Читаем вместе, книги, что за душу берут Опции

[Marisa]

Предлагаю писать сюда произведения, их описания и/или ссылки на них, которые вас вспечатлили.
Прошу, так же (модераторская привычка, да простит меня админ) не вставлять сюда слишком большые тексты. По опыту интернет общения знаю - огромные постинги нечитабельны.
Если Вы хотите вставить большое произведение - выберите найболее яркие моменты, вставте сюда цитаты и дайте ссылку на само произведение. Те, кого заинтересует, пойдут по ссылке.

[Marisa]

Начну пожалуй. Не очень большой рассказ к страстной.

Антон Павлович Чехов
Студент

Погода вначале была хорошая, тихая. Кричали дрозды, и по соседству в болотах что-то живое жалобно гудело, точно дуло в пустую бутылку. Протянул один вальдшнеп, и выстрел по нем прозвучал в весеннем воздухе раскатисто и весело. Но .когда стемнело в лесу, некстати подул с востока холодный пронизывающий ветер, все смолкло. По лужам протянулись ледяные иглы, и стало в лесу неуютно, глухо и нелюдимо. Запахло зимой.
Иван Великопольский, студент духовной академии, сын дьячка, возвращаясь с тяги домой, шел все время заливным лугом по тропинке. У него закоченели пальцы, и разгорелось от ветра лицо. Ему казалось, что этот внезапно наступивший холод нарушил во всем порядок и согласие, что самой природе жутко, и оттого вечерние потемки сгустились быстрей, чем надо. Кругом было пустынно и как-то особенно мрачно. Только на вдовьих огородах около реки светился огонь; далеко же кругом и там, где была деревня, версты за четыре, все сплошь утопало в холодной вечерней мгле. Студент вспомнил, что, когда он уходил из дому, его мать, сидя в сенях на полу, босая, чистила самовар, а отец лежал на печи и кашлял; по случаю страстной пятницы дома ничего не варили, и мучительно хотелось есть. И теперь, пожимаясь от холода, студент думал о том, что точно такой же ветер дул и при Рюрике, и при Иоанне Грозном, и при Петре, и что при них была точно такая же лютая бедность, голод; такие же дырявые соломенные крыши, невежество, тоска, такая же пустыня кругом, мрак, чувство гнета – все эти ужасы были, есть и будут, и оттого, что пройдет еще тысяча лет, жизнь не станет лучше. И ему не хотелось домой.
Огороды назывались вдовьими потому, что их содержали две вдовы, мать и дочь. Костер горел жарко, с треском, освещая далеко кругом вспаханную землю. Вдова Василиса, высокая пухлая старуха в мужском полушубке, стояла возле и в раздумье глядела на огонь; ее дочь Лукерья, маленькая, рябая, с глуповатым лицом, сидела на земле и мыла котел и ложки. Очевидно, только что отужинали. Слышались мужские голоса; это здешние работники на реке поили лошадей.
– Вот вам и зима пришла назад, – сказал студент, подходя к костру. – Здравствуйте!
Василиса вздрогнула, но тотчас же узнала его и улыбнулась приветливо.
– Не узнала, бог с тобой, – сказала она. – Богатым быть.
Поговорили. Василиса, женщина бывалая, служившая когда-то у господ в мамках, а потом няньках, выражалась деликатно, и с лица ее все время не сходила мягкая, степенная улыбка; дочь же ее Лукерья, деревенская баба, забитая мужем, только щурилась на студента и молчала, и выражение у нее было странное, как у глухонемой.
– Точно так же в холодную ночь грелся у костра апостол Петр, – сказал студент, протягивая к огню руки. – Значит, и тогда было холодно. Ах, какая то была страшная ночь, бабушка! До чрезвычайности унылая, длинная ночь!
Он посмотрел кругом на потемки, судорожно встряхнул головой и спросил:
– Небось была на двенадцати евангелиях?
– Была, – ответила Василиса.
– Если помнишь, во время тайной вечери Петр сказал Иисусу: "С тобою я готов и в темницу и на смерть". А господь ему на это: "Говорю тебе, Петр, не пропоет сегодня петел, то есть петух, как ты трижды отречешься, что не знаешь меня". После вечери Иисус смертельно тосковал в саду и молился, а бедный Петр истомился душой, ослабел, веки у него отяжелели, и он никак не мог побороть сна. Спал. Потом, ты слышала, Иуда в ту же ночь поцеловал Иисуса и предал его мучителям. Его связанного вели к первосвященнику и били, а Петр, изнеможенный, замученный тоской и тревогой, понимаешь ли, не выспавшийся, предчувствуя, что вот-вот на земле произойдет что-то ужасное, шел вслед... Он страстно, без памяти любил Иисуса и тепер видел издали, как его били...
Лукерья оставила ложки и устремила неподвижный взгляд на студента.
– Пришли к первосвященнику, – продолжал он, – Иисуса стали допрашивать, а работники тем временем развели среди двора огонь, потому что было холодно, и грелись. С ними около костра стоял Петр и тоже грелся, как вот я теперь. Одна женщина, увидев его, сказала: "И этот был с Иисусом", то есть что и его, мол, нужно вести к допросу. И все работники, что находились около огня, должно быть, подозрительно и сурово поглядели на него, потому что он смутился и сказал: "Я не знаю его". Немного погодя опять кто-то узнал в нем одного из учеников Иисуса и сказал: "И ты из них". Но он опять отрекся. И в третий раз кто-то, обратился к нему: "Да не тебя ли сегодня я видел с ним в саду?" Он третий раз отрекся. И после этого раза тотчас же запел петух, и Петр, взглянув издали на Иисуса, вспомнил слова, которые он сказал ему на вечери... Вспомнил, очнулся, пошел со двора и горько-горько заплакал. В евангелии сказано: "И исшед вон, плакася горько". Воображаю: тихий-тихий, темный-темный сад, и в тишине едва слышатся глухие рыдания...
Студент вздохнул и задумался. Продолжая улыбаться, Василиса вдруг всхлипнула, слезы, крупные, изобильные, потекли у нее по щекам, и она заслонила рукавом лицо от огня, как бы стыдясь своих слез, а Лукерья, глядя неподвижно на студента, покраснела, и выражение у нее стало тяжелым, напряженным, как у человека, который сдерживает сильную боль.
Работники возвращались с реки, и один из них верхом на лошади был уже близко, и свет от костра дрожал на нем. Студент пожелал вдовам спокойной ночи и пошел дальше. И опять наступили потемки, и стали зябнуть руки. Дул жестокий ветер, в самом деле возвращалась зима, и не было похоже, что послезавтра пасха.
Теперь студент думал о Василисе: если она заплакала, то, значит, все, происходившее в ту страшную ночь с Петром, имеет к ней какое-то отношение...
Он оглянулся. Одинокий огонь спокойно мигал в темноте, и возле него уже не было видно людей. Студент опять подумал, что если Василиса заплакала, а ее дочь смутилась, то, очевидно, то, о чем он только что рассказывал, что происходило девятнадцать веков назад, имеет отношение к настоящему – к обеим женщинам и, вероятно, к этой пустынной деревне, к нему самому, ко всем людям. Если старуха заплакала, то не потому, что он умеет трогательно рассказывать, а потому, что Петр ей близок, и потому, что она всем своим существом заинтересована в том, что происходило в душе Петра.
И радость вдруг заволновалась в его душе, и он даже остановился на минуту, чтобы перевести дух. Прошлое, – думал он, – связано с настояним непрерывною цепью событий, вытекавших одно из другого. И ему казалось, что он только что видел оба конца этой цепи: дотронулся до одного конца, как дрогнул другой.
А когда он переправлялся на пароме через реку и потом, поднимаясь на гору, глядел на свою родную деревню и на запад, где узкою полосой светилась холодная багровая заря, то думал о том, что правда и красота, направлявши человеческую жизнь там, в саду и во дворе первосвященника, продолжались непрерывно до сего дня и, по-видимому, всегда составляли главное в человеческой жизни и вообще на земле; и чувство молодости, здоровья, силы, – ему было только двадцать два года, – и невыразимо сладкое ожидание счастья, неведомого, таинственного счастья, овладевали им мало-помалу, и жизнь казалась ему восхитительной, чудесной и полной высокого смысла.

[Джон Полак]

Хороший рассказ

[Наталья]

Четырнадцать стояний (эпизодов) Крестного пути нашего Господа Иисуса Христа (последние часы страданий – путь на Голгофу):
1. Иисуса приговаривают к смерти.
По рукам Пилата стекала прохладная, чистая вода, когда он смывал с них кровь Невинности, предавая ее Вине. Тот, Кто не знал и прикосновения Вины, любил виновных так, что был готов пойти на смерть за их вину.
Провозглашен смертный приговор.
Смерть задрожала. Она знала, что Ее Владыка наконец пришел, чтобы одержать над Ней победу и сотворить из Нее врата жизни.
Так зазвучала первая торжественная нота погребальной песни страданий –Песня Песней Любви.
2. На Христа возлагают Крест.
Ради этого Он пришел на землю, ради Креста – ключа, который отопрет дверь Небес для души человека, Его возлюбленной…
Он кротко прижался Своей израненной, кровоточащей щекой к грубому неструганому дереву, и, хотя Он шатался под его непомерной тяжестью, на Его лице играла улыбка.
3. Иисус падает в первый раз.
Он лежал ничком в пыли, слабый и истощенный. Но даже Его падение отражало Его любовь к нам, а в послании, написанном кровью на пыльной земле, говорилось: «Послушай, душа человека, Я люблю тебя. Помни: Мое падение даст тебе мужество подняться, когда ты упадешь. Я буду с тобой и поддержу тебя».
4. Иисус встречается со своей Пречистой Матерью.
Глаза Матери и Сына, отделенные друг от друга Крестом, который нес Сын, встретились, и эта встреча была подобна молчаливому объятию, повторить которое на земле Им больше
никогда не придется. Мать и Сына и Бога соединили любовь и радость. Грубые слова солдат, словно плеть стегали Его. Он шел медленной поступью,величественный и невозмутимый, ибо Он испил любовь и был готов платить любовью,умерев на Кресте.
5. Симон Киринеянин помогает Иисусу.
Дерево было прохладным. Грех также холоден, как и все мертвое. Тяжесть греха навалилась на Него так, что Он, шатаясь, упал на землю. Солдаты принудили прохожего Симона подставить плечо под крестообразную виселицу. Она не весила ни грамма! Чудо: от нее исходил огонь любви и благоговения, наполнивший человека звенящей радостью! Он поднял глаза и встретился со взором Христа, познав восторг взаимопонимания и полного внутреннего подчинения Воплощенной Любви.Дерево, выдавшее свой секрет, снова стало прохладным.
6. Вероника отирает лицо Иисуса. К Его обоженному болью лицу, на котором кровь смешалась с пылью, прикоснулся прохладный платок. Однако в тот день прохладнее всякой льняной ткани и нежнее крыла ангела была любовь, коснувшаяся Его измученного лица. Мужественная, пламенная любовь, исходящая от Отца, Святого Духа и Сына, пренебрегая толпой, ядовитыми насмешками и непристойными шутками, пришла с Вероникой, которая неизвестно откуда явилась и неизвестно куда исчезла, оставив всем нам льняной платок с отпечатком Его святого лика!
7. Иисус падает второй раз. Земля под Его щекой была жесткой и причиняла такую же боль, как сердца людей, отвергающих Бога.
Крест снова лег в самую глубокую рану на Его святом теле.
8. Женщины Иерусалима.
В их слезах были горечь и соль за несчастного, истекающего кровью Человека, шатающегося под тяжестью грубого, неструганого Креста. Он велел им оплакивать не Его, а самих себя, чтобы увидеть, а увидев, поверить, что Воплощенная Любовь стоит на дороге к Своей смерти ради них.
9. Иисус падает в третий раз. Земля проваливалась под Его тяжестью, когда Он изможденный и умирающий, упал на нее в третий раз. Но Его час еще не наступил. Его оттащили и, поставив на ноги, погнали дальше, хотя это было излишне: Его торопила любовь, и только любовь вела Его на святую гору – на смерть!
10. С Иисуса срывают одежды.
Его не собирались ничем прикрывать, кроме савана мучительной боли… Злые слова тех, кого Он оплакивал, ранили Его, как тысяча огненных стрел… Он, Который облек Нерукотворный Дух в нашу плоть из любви к нам, как еще мог бы Он умереть? Ведь само Его тело было величайшим даром любви!
11. Иисуса распинают на Кресте.Со всех сторон стали надвигаться густые черные тучи, они спрятали солнце и принесли ночь среди бела дня. А Он стоял, ослепительно непорочный… Вдруг, будто не выдержав Его света, палачи швырнули Его на Крест. Тысяча ран, покрывавших Его тело, воспламенилась – это потекли красные ручейки крови. Он лежал неподвижно, смиренно…Молотки стучали по гвоздям… Завывали дикие ветры... это был реквием…
12. Иисус умирает на Кресте. Смерть скорчилась у Его ног, боясь коснуться Бессмертного! Но чему быть – того не миновать. Медленно, словно во сне, Смерть встала на цыпочки, высокая, стройная. Толпу, собравшуюся посмотреть, как Он умирает, охватил страх; сердца похолодели. Смерть коснулась Его с благоговением и нежностью.. Он благословил Ее в ответ одним лишь взглядом – и умер от любви. С тех пор Смерть стала Жизнью!
13. Снятие с креста. Небо пламенело от гнева. Тучи оделись в траур. Его медленно сняли с Креста и положили на сверкающую чистотой плащаницу. Крест, обнаженный и святой, стоял, блистая как рубин… А Он, Который был Жизнью, лежал мертвый под Крестом…
14. Иисуса хоронят в гробнице. Когда гробница приняла мертвого Господа Жизни, она снова стала яслями, местом рождения жизни! А Иисус спал в глубине этой колыбели сном Того, Кто победил смерть!
Воскресение.
Он коснулся смерти на мгновенье, уничтожив ее навсегда.
И Она стала ангелом непревзойденной красоты,
Которого люди веры стали ждать, затаив дыхание.
У смерти нет ледяных рук, они теплые…
Это – объятия Ангела любви.
(Екатерина Колышкина «Крестный путь»)

[Ксения]

Осип Мандельштам

(1893-1938) [ 1 ]




* * *

Неумолимые слова...
Окаменела Иудея,
И, с каждым мигом тяжелея,
Его поникла голова.

Стояли воины кругом
На страже стынущего тела;
Как венчик, голова висела
На стебле тонком и чужом.

И царствовал и никнул Он,
Как лилия в родимый омут,
И глубина, где стебли тонут,
Торжествовала свой закон.

1910



* * *

Образ Твой, мучительный и зыбкий,
Я не мог в тумане осязать.
"Господи!" – сказал я по ошибке,
Сам того не думая сказать.

Божье имя, как большая птица,
Вылетело из моей груди.
Впереди густой туман клубится,
И пустая клетка позади...

1912



* * *

Вот дароносица, как солнце золотое,
Повисла в воздухе - великолепный миг.
Здесь должен прозвучать лишь греческий язык:
Взят в руки целый мир, как яблоко простое.

Богослужения торжественный зенит,
Свет в круглой храмине под куполом в июле,
Чтоб полной грудью мы вне времени вздохнули
О луговине той, где время не бежит.

И Евхаристия, как вечный полдень, длится -
Все причащаются, играют и поют,
И на виду у всех божественный сосуд
Неисчерпаемым веселием струится.

1915



* * *

Люблю под сводами седыя тишины
Молебнов, панихид блужданье
И трогательный чин, ему же все должны -
У Исаака отпеванье.

Люблю священника неторопливый шаг,
Широкий вынос плащаницы
И в ветхом неводе Геннисаретский мрак
Великопостныя седмицы.

Ветхозаветный дым на теплых алтарях
И иерея возглас сирый,
Смиренник царственный: снег чистый на плечах
И одичалые порфиры.

Соборы вечные Софии и Петра,
Амбары воздуха и света,
Зернохранилища вселенского добра
И риги Нового Завета.

Не к вам влечется дух в годины тяжких бед,
Сюда влачится по ступеням
Широкопасмурным несчастья волчий след,
Ему ж вовеки не изменим:

Зане свободен раб, преодолевший страх,
И сохранилось свыше меры
В прохладных житницах, в глубоких закромах
Зерно глубокой, полной веры.

1921



* * *

Помоги, Господь, эту ночь прожить:
Я за жизнь боюсь - за Твою рабу -
В Петербурге жить - словно спать в гробу.

Январь 1931

[Marisa]

РАСПЯТИЕ
Не рыдай Мене, Мати во гробе зряще.
I

Хор ангелов великий час восславил,
И небеса расплавились в огне.
Отцу сказал: "Почто Меня оставил!"
А Матери: "О, не рыдай Мене..."
II

Магдалина билась и рыдала.
Ученик любимый каменел.
А туда, где молча Мать стояла,
Так никто взглянуть и не посмел.


***
Низко, низко небо пустое,
И голос молящего тих:
"Ранят тело твое пресвятое,
Мечут жребий о ризах твоих".
А.Ахматова

[Татьяна Родионова]

Федерик Гарсиа Лорка

"Если я умру, мама, будут ли знать об этом?
Синии телеграммы ты разошли по свету".

так, чего-то навеяло.

[Ксения]

Н. Гумилев ((в продолжение навеянного)

И умру я не на постели,
при священнике и враче,
А в какой-то дикой пещере,
Утонувшей в зеленом плюще.

[Татьяна Родионова]

Ведь все мы вышли, в самом деле
Весенним или зимним днем,
Из деревянной колыбели,
И в гроб из дерева уйдем.

[Ксения]

Но уже сегодня ночью
во всех Православных Храмах
будет звучать:
Христос воскресе из мертвых,
смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав.

Снизшел еси в преисподняя земли
и сокрушил еси вереи вечныя,
содержащыя связанныя, Христе,
и тридневен, яко от кита Иона,
воскресл еси от гроба.
Ирмос 6-й песни Пасхального канона

[Marisa]

Прошу админа разделить эту тему. Пусть здесь остаются книги (проза), а стихи в отдельную тему "Поэзия". За для порядку.
(прошу прощения за трудности)

[Ксения]

Прошу админа разделить эту тему. Пусть здесь остаются книги (проза), а стихи в отдельную тему "Поэзия". За для порядку.
(прошу прощения за трудности)

Да, что-то нас перед праздником на поэзию потянуло , а еще - Весна!

[Ксения]

А Вы любите сказки, как люблю их я?
Правда, это скорее притча, но тоже ничего (из сборника Христианские сказки Испании, Португалии, Америки - "Если Богу будет угодно")

Дорога в ад

Когда Христос ходил по земле, Ему встретились два человека. Он сказал им:

— Не идите этой дорогой, она приведет вас в ад.

Они посмеялись над словами Христа и пошли тем же путем дальше.

Немного погодя оба увидели у обочины мешок, доверху наполненный золотыми монетами, и один сказал другому:

— Теперь мне ясно, что тот плут, встретивший нас недавно, шел за ослом, на котором собирался увезти эти деньги, и для того чтобы их не взяли мы, велел нам свернуть в сторону, пытаясь напугать нас адом. Останься здесь, а я пойду и найду осла: ведь нам даже вдвоем не под силу унести такую тяжесть.

— Иди, — согласился другой, — да захвати заодно несколько бутылочек винца, чтобы выпить по случаю такой удачной находки.

Один из них остался сторожить мешок, а другой пошел искать осла. И тот, кто остался, сказал себе:

— Было бы лучше, если бы все деньги достались мне одному. Вот что для этого надо сделать: когда он приведет осла и отдаст мне вино, я ударю его кинжалом в сердце.

А другой тем временем рассуждал так:

— Мне больше понравилось бы, если бы все деньги стали моими. Это сделать очень просто: подсыплю в вино яд и дам ему выпить. Он отравится и умрет.

Он достал осла, купил в лавке несколько бутылок вина, а в аптеке пузырек с ядом, смешал вино с ядом, вернулся к тому, кто стерег мешок, и воскликнул:

— Я сделал все, что нужно!

Но, тут же получив удар кинжала в сердце, обливаясь кровью, упал на землю и умер.

Другой, погрузив мешок с золотом на осла и радуясь тому, что так легко совершил задуманное злодеяние, выпил отравленное вино и тоже умер.

Так исполнилось предсказание Божественного Учителя: оба попали в ад.

[Ксения]

Из предисловия:
"Cократ в четвертой книге своей «Церковной истории», сказавши кратко о египетских отцах, желающим более знать о них указывает [i]на книгу, написанную Палладием, [/i]и говорит так: «Кто хочет знать, как они (отцы египетских пустынь) жили, что делали, что говорили на пользу слушающих, как им повиновались и звери,– есть особая книга, составленная монахом Палладием, учеником Евагрия. В этой книге он предложил подробные сведения о них, упоминает и о женах, по своей жизни подобных тем мужам, о коих выше сказано».
Православная Церковь дает свое свидетельство о важности сей книги для чад ее тем, что издревле постановила правилом на утрени Великого поста из числа четырех положенных чтений заимствовать два чтения из «Лавсаика» во все дни Святой Четыредесятницы, кроме суббот и воскресений."


О Макарии, совершившем невольное убийство[size=3]

Один юноша, по имени Макарий, лет восемнадцати от роду, пас скот близ озера, называемого Мариа, и, играя здесь со своими сверстниками, одного их них неумышленно убил. Не сказав никому ни слова, он ушел в пустыню и жил здесь три года в таком страхе к Богу и людям, что оставался все это время без всякого крова и как бы не чувствовал этого,– а земля та сухая, как всем известно, кто там бывал по какому-либо случаю или жил. Наконец Макарий построил себе келию и, живши в ней еще двадцать пять лет, удостоился такой благодати, что находил услаждение в уединении и побеждал демонов. Долго с ним живя, я спросил у него, как он думает о грехе совершенного им убийства. Он сказал: «Неумышленное убийство послужило для меня поводом к обращению на путь спасения. Так иногда и случайные обстоятельства ведут к добродетели, когда не хотят приступить к добру по свободному расположению: одни из добродетелей зависят от свободного избрания, а другие – от обстоятельств».



http://lib.eparhia-saratov.ru/index.html/bookletter/203

[Ксения]

(Из интервью с Патриархом Алексием II)


"- В церковной среде имеют хождение рассказы из жизни духовенства. Вот одно из таких "преданий". Однажды сельский священник приехал по делам в Москву. Утомившись с дороги, он зашел в столовую, оплатил обед, но забыл про столовые приборы. Пришлось оставить еду на столе... Возвратившись, он видит такую картину: на его месте сидит незнакомец и невозмутимо кушает его щи. Что делать? Прогнать наглеца было бы не по-христиански. И батюшка, являя образец смирения, берет чистую тарелку, отливает себе половину щей, аналогичным образом поступает со вторым и компотом. Но вот трапеза подошла к концу, и незваный гость, не поблагодарив батюшку за оказанную любезность, уходит восвояси. Батюшка тоже направляется к выходу, но вдруг слышит за спиной грозный окрик: "Гражданин!" Он оборачивается и видит, что перст сотрудницы общепита указывает на стол в другом зале, на котором остывает, никем не тронутый, батюшкин обед. Кто же был этот безвестный подвижник, который безропотно позволил священнику разделить с ним незатейливую трапезу? Об этом история умалчивает."


- Господь помогает в несении Патриаршего креста. Вспоминается рассказ об откровении, данном одному человеку. Он увидел свой жизненный путь, почти на всем протяжении которого отпечатались две пары следов - будто кто-то все время шел рядом. Однако в самые тяжелые периоды жизни вторые следы исчезали.

- Кто же это, кто шел рядом со мной? - вопросил путник.

- Это Господь, Он всегда был рядом! - такой был ответ.

- Но почему же, когда мне было особенно невыносимо, я оставался один?

- Ты был не один, просто Я нес тебя на руках.

[Ксения]

http://lib.ru/ - библиотека Максима Мошкова, есть, что выбрать.

[Ксения]

Хороший рассказ - просто и доступно. А кто автор? (если не секрет)

[Ксения]

АЛЁШИНО МЕСТО

В нашей церкви долгие годы прислуживал батюшке Алёша, одинокий и, как казалось, несчастный горбун. Ему на войне повредило позвоночник, его лечили, но не вылечили. Так он и остался согнутым. Ещё и одного глаза у него не было. Ходил он круглый год в валенках, жил один недалеко от церкви, в боковушке, то есть в пристройке с отдельным входом.

Он знал наизусть все церковные службы: литургию, отпевания, венчание, крещение, был незаменим при водоосвящении, всегда точно и вовремя подавал кадило, кропило, выносил свечу, нес перед батюшкой чашу с освященной водой – одним словом, был незаменим. Питался он раз в сутки, вместе с певчими в церковной сторожке. Казалось, что он был нелюдим, но я свидетель тому, как при крещении деточек озарялось радостью его лицо, как он улыбался венчающимся и как внимательно и серьезно смотрел на отпеваемых.

Я ещё помнил то время, когда Алёша ходил бодро, выдвигая вперед правое плечо, и казалось, что всегда неутомим и бодр, будет служить, но нет, во всем Господь положил предел, Он милостив к нам и даёт отдохновение: Алёша заболел, совсем занемог, даже ходить ему стало трудно, не то что служить, и он поневоле перестал помогать батюшке.

Никакой пенсии Алёша не получал, даже и не пытался оформить её. Деньги ему были совсем не нужны. Он не пил, не курил, носил одну и ту же одежду и растоптанную обувь. Никакие отделы социального обеспечения о нём и не вспомнили. А вот военкомат не забыл. К праздникам и к Дню Победы в храм приходили открытки, в которых Алёшу поздравляли и напоминали, что ему надо явиться за получением наград. Присылали талоны на льготы на все виды транспорта. Но Алёша никуда не ходил и ничем не пользовался. Кто его видел впервые, дивился на его странную, нарушающую, казалось, порядок фигуру, но мы, кто знал его давно, любили Алёшу, жалели, пытались заговорить с ним. Он отмалчивался, благодарил за деньги, которые ему давали, и отходил. А деньги, не вникая в их количество, тут же опускал в церковную кружку.

Мы видели, как тяжело он переживал свою немощь. С утра с помощью двух костылей притаскивал себя в храм, тяжело переступал через порог, хромал к скамье в правом притворе и садился на нее. Место его было напротив Распятия. Алёша сидел во время чтения часов, литургии, крещения, венчания и отпевания, если они бывали в тот день, а потом уже уползал домой. Певчие жалели его и просили батюшку, чтобы Алёша обедал с ними. Конечно, батюшка разрешил. Да и много ли Алёша ел: две-три ложки супа, полкотлеты, стакан компоту, а в постный день обходился овсяной кашей и кусочком хлеба. Иногда немного жареной рыбки, вот и все.

Во время службы Алёша шептал вслед за певчими, дьяконом и батюшкой слова литургии, вставал, когда выносили Евангелие, причастную чашу, когда поминали живых и усопших. Стоя на службе, я иногда взглядывал на Алёшу. Его, будто траву ветром, качало словами распева молитв: «Не надейтесь на князи, на сыны человеческия», Заповедей Блаженств, Херувимской, и, конечно, он вместе со всеми, держась за стену, вставал и пел Символ веры и Отче наш. Я невольно видел, как он страдал, что не может встать на колени при выносе чаши со Святыми Дарами, при начале причащения.

Когда кончалась служба, батюшка подходил после всех к Алёше и благословлял его крестом.

А ещё у нас в храме была такая бойкая старуха тётя Маша. Очень она была непоседлива. Но и очень богомольна. Объехала много святых мест и продолжала их объезжать.

– Да разве это у нас вынос плащаницы? – говорила она. – Вот в Почаевской лавре – там это вынос, а у нас как-то обычно. А что такое у нас чтение Андрея Критского? Пришли четыре раза, постояли, разошлись. Нет, вот в Дивеево, вот там это – да, там так продирает, там стоишь и рыдаешь. А уж Пасху надо встречать в Пюхтице. Так и возносит, так и возносит. А уж на Вознесение надо в Оптину. Вот где благодать. Там же и в Троицу надо быть. Сена накосят – запахи!

Когда Алёша был в состоянии сам ездить, она его упрекала, что он не посетил никаких святых мест, а мог бы – у него, фронтовика, льготы на все виды транспорта. Алёша только улыбался и отмалчивался. Думаю, что он никак не мог оставить службу в храме. А она у него была ежедневной. Даже в те дни, когда не было литургии, Алеша хлопотал в церковной ограде, помогал сторожу убирать двор, ходил за могилками у паперти. Тогда Маша, решив, чтоб зря не пропадали Алёшины льготы, стала брать у него проездные документы. Поэтому, конечно, она так много и объехала. А уж когда Алёша совсем занемог, Маша окончательно взяла его проездные себе.

И вот Алёша умер. И как-то так тихо, так умиротворенно, что мы и восприняли очень спокойно его кончину. Я пропустил два воскресенья, уезжал в командировку, потом пришел в храм, и мне сказали, что Алёша умер, уже похоронили. Я постоял над свежим золотистым холмиком его могилы, помолился и пошел поставить свечку за его поминовение.

Пришёл в храм, а на месте Алёши сидела Маша.

– Наездилась, – сказала она мне. – Буду на Алёшином месте сидеть. Теперь уж моя очередь.

Потом какое-то время я долго не был в храме, опять уезжал. А когда вернулся и пришел на службу, на Алёшином месте сидела новая старуха, не Маша. Оказывается, и Машу уже схоронили. И Алёшино место освободилось для этой старухи.

– С Алёшиного места – прямо в рай, – сказала она.

Часто я вспоминаю Алёшу. Так и кажется иногда, что вот он выйдет со свечой, предваряя вынос Евангелия, или сейчас поднесет кадило батюшке, будет стоять, серьёзный и сгорбленный, при отпевании, и как же озарится его измученное, сморщенное лицо, когда закричит окунаемый в святую купель крещаемый младенец.

Владимир Крупин
http://www.pravoslavie.ru/jurnal/061129121858

[Егор Комаров]