икона Рублёва "Троица" Опции

[священник Евгений]

В преддверии праздника Святой Троицы (схождения Святого Духа на апостолов) позволю себе нижеследующие рассуждения и буду очень рад, если форумчане поддержат зачинаемую дискуссию.
Стоя сегодня в храме и глядя в очередной раз на рублёвскую икону «Троица», я понял вдруг, что мы не имеем никакого догматически обоснованного права класть на аналой в качестве праздничной именно эту икону (в один момент сплелись в душе все имеющиеся в наличии знания и яркой вспышкой обозначили собой совершенно конкретный вывод). Объясняю ход своих мыслей.
Началось всё с того, что я вспомнил НТВ-шную передачу «К барьеру!» 3-хлетней давности, в которой по поводу пресловутого «Кода да Винчи» схлестнулись писатель Александр Проханов и небезысвестная Ирина Хакамада. Много чего интересного было сказано по этому поводу, но особенно запомнился вопрос из зала к Проханову. Композитор Журбин спросил его примерно так:
- Вот вы такой весь из себя православный, а скажите-ка нам, какой из трёх ангелов на картине Рублёва изображает собой Иисуса Христа?
Проханов замешкался, покраснел и сказал:
- Ну, во-первых, это не картина, а икона! А что касается Христа, то это Тот, Который от центрального ангела слева, а для нас значит справа.
Журбин с ехидцей возразил:
- А вот и нет! Мы же знаем, что Иисус Христос после Своего Вознесения сел одесную Бога-Отца, значит, Он справа от центрального ангела, а для нас слева!
Проханов ещё больше покраснел. Журбин с видом человека, только что защитившего магистерскую диссертацию по догматическому богословию, счёл свою миссию по моральной защите Хакамады от нападок ортодокса Проханова полностью выполненной, а я подумал, что лучше было бы, если каждый занимался в этой жизни своим делом: писатель бы книжки писал, композитор музыку сочинял, а священник вдавался бы в богословские подробности. Неплохо конечно, когда и писатель, и композитор начинают интересоваться богословием, в том числе и богословием иконы, но тогда делать это нужно не на уровне кухарки, а хотя бы с мало-мальским знанием дела, которое приходит в процессе внимательного и глубокого изучения той или иной темы. Глубины знаний как раз и не было ни у Проханова, ни у Журбина, и их спор со стороны для определённой категории людей выглядел довольно-таки смешным. После кратенького лирического вступления перейду к рассмотрению по существу.
Вполне понятна православная традиция класть на аналой ту или иную праздничную икону, и праздник Святой Троицы естественным образом укладывается в русло этой традиции. В день Святой Троицы мы чествуем Бога, Единого по Сущности, но Троичного в Лицах, но почему-то те, кто это знает (я не говорю сейчас про тех немалочисленных деревенских бабушек, для которых до сих пор Святая Троица – это Иисус Христос, Богородица и Николай-угодник), данную истину применимо к иконному вопросу забывают, используя в качестве подчёркивающей суть и смысл праздника в честь Святой Троицы именно икону Рублёва и оправдывая её использование в данном случае тем рассуждением, что Рублёв вовсе и не пытался изобразить в виде ангелов каждое из трёх Лиц Пресвятой Троицы, а просто чисто символически намекает на Божественный принцип Троичности. Этот аргумент имел бы силу (как видим, он и оказывается достаточным для того, чтобы решить проблему с праздничной иконой в пользу иконы Рублёва), если бы не одно важное специфическое обстоятельство, которое в первую очередь иконописцам особенно понятно: икона Рублёва является итогом иконографической эволюции так называемой «Ветхозаветной Троицы» (или «Гостеприимства Авраама», как её ещё называют), которая отличается от рублёвской некоторыми деталями (в частности, на последней нет изображения Авраама и Сарры). Как мы знаем, «Ветхозаветная Троица» изображает момент встречи Авраамом Господа в дубраве Мамре (книга Бытия, глава 18). «Кто были «три мужа», явившиеся Аврааму? На это отвечают неодинаково: некоторые из древних толкователей хотели видеть в них раздельное указание на три Лица Святой Троицы (Иустин Философ, Амвросий, Кирилл и др.); но большинство других основательнее думает, что только один из числа этих трёх странников был Лицом Божественным…, два же остальных были ангелами. По всей вероятности, первенствующий гость Авраама был «Ангел Иеговы», Логос или Второе Лицо Пресвятой Троицы, благоволивший на этот раз принять лик ангельский, по подобию того, как впоследствии Он воспринял естество человеческое» (Толковая Библия А.П. Лопухина (в 3-х томах), том 1, стр. 115). Сюжетная линия 18-й и 19-й глав книги Бытия убедительно подтверждает именно эту версию. Так что икона Рублёва изображает Второе Лицо Святой Троицы (Бога-Слово), находящегося в центре в окружении двух ангелов и жестом правой руки прообразуя Своё будущее воплощение, Крестную Жертву и установление спасительного для людей Таинства Евхаристии, и её использование в день Святой Троицы в качестве праздничной является следствием иконоведческой и литургической безграмотности: единственно приемлемой в этом смысле можно назвать икону, изображающую схождение Святого Духа на апостолов в день Пятидесятницы (что вполне соответствует второму названию праздника в честь Святой Троицы): это можно видеть в некоторых храмах, но в лучшем случае только с оговоркой (в сопровождении рублёвской иконы). Использование «Новозаветной Троицы», которая явно акцентирует Троичность Единого Бога, изображая Христа привычным порядком, Бога-Отца в виде древнего старца и Бога-Духа Святого в виде голубя, тоже неоправданно (VII Вселенский Собор (787 г.) запретил изображение неизобразимого Бога-Отца в каком бы то ни было виде, в том числе и в виде «ветхого деньми»).
Исходя из этих логических умозаключений, следует признать, что ни одно из изображений Святой Троицы, в том числе и рублёвское (Рублёв, кстати, назвал свою знаменитую икону не «Святая Троица», а просто «Троица». Факт не случайный!), не может быть признано в качестве допустимого для визуального раскрытия тайны Троичного Божества, поэтому и праздничной иконой на оба дня праздника Пятидесятницы (в том числе и на Духов день) может быть только икона схождения Святого Духа на апостолов. Dixi.

[священник Евгений]

Я думаю это не размышления а искушения.

Для меня - размышление, для Вас - искушение...
Александр, если Вы не в состоянии продуктивно продолжать дискуссию, то я бы посоветовал Вам переключиться на другие, более лёгкие темы!

А Ксении спасибо - пытается поддержать серьёзный разговор!
Немного разовью мысли своего предыдущего сообщения.
По поводу Богоявления у Мамврийского дуба (Быт.18) всегда существовало несколько богословских мнений, число которых современная экзегетика к данному моменту своего развития ни убавила, ни дополнила. Их три – явившиеся Аврааму мужи были: 1) ангелами (Андрею Рублёву приписывается согласие именно с этой версией); 2) один из трёх – Бог-Слово, двое остальных – ангелы; 3) под видом трёх ангелов была явлена Сама Пресвятая Троица (версия родственна 1-й и является её как бы дополнением). Необходимо учитывать очевидный исторический факт, что гораздо более убедительное по числу приверженцев consensus partum (согласие Отцов) существовало по поводу именно 2-й версии («на Востоке всегда считали, что во все ветхозаветные времена являлся не Бог-Отец, а Его Сын, впоследствии воплотившийся, т.е. в случае филоксении Авраама Бог-Слово и два ангела» (протоиерей Николай Озолин, статья «Троица» из книги «Философия русского искусства»)). Придерживаясь мнения святоотеческого большинства, принял эту версию и я, и все мои рассуждения отталкивались именно от этого. Далее. Мнение о том, что на иконе Рублёва в виде трёх ангелов изображена Святая Троица очень распространено, но оно очень спорно, и вот почему. Если предположить невероятное и допустить, что великий иконописец не читал книгу Бытия и ничего не знал о Богоявлении в дубраве Мамре, однако зная при этом, что Бог един по Существу и троичен в Лицах, то его способ символического изображения Троичности Божества в виде трёх ангелов следует признать весьма удачным и бесспорным. Преподобный Андрей, конечно же, и Библию читал, и догматически был весьма подкован, но в первую очередь он был иконописец, и он не мог не находиться так или иначе в рамках существовавших на ту пору иконописных знаний и традиций, в частности, он наверняка отдавал себе отчёт в том, что его «Троица» - это завершение и, как я уже отметил в прошлом сообщении, итог иконографической эволюции иконы «Гостеприимство Авраама», которая по своему содержанию восходит к уже не раз упомянутому конкретному ветхозаветному событию, а не является плодом самостоятельных богословских воззрений, который можно выразить с помощью тех или иных иконографических и эстетических средств. Из всего сказанного напрашивается несколько выводов: 1) или преподобный Андрей был почти полностью несведущ как в подробностях библейской истории, так и в тонкостях её толкования (что, надо сказать, мало представимо, и от того даёт данному выводу ничтожно малое право на существование), и его «Троица» - это абсолютная иконографическая новинка, которую впоследствии стали воспринимать как наиболее допустимое с богословской точки зрения символическое изображение Троичности Божества; 2) или же (что более вероятно) Рублёв, будучи достаточно компетентным и в богословии, и в иконографии, своей иконой в очередной раз (пусть и более совершенно по иконописным представлениям по сравнению со всеми предшествующими образцами), если можно так выразиться, озвучил в красках почти общепринятое святоотеческое мнение о том, кто же всё-таки явился Аврааму у Мамврийского дуба: в этом случае понимание трёх рублёвских ангелов в качестве символического изображения Святой Троицы абсолютно необоснованно. Можно сделать ещё и третий вывод, основополагающий именно для привычного понимания иконы Андрея Рублёва: этот иконописец был выразителем тринитарного истолкования филоксении Авраама, но тот факт (в котором я, кстати, очень хочу разобраться, но мне для этого не хватает необходимых источников!), что в послеиконоборческую эпоху началось смещение христологического акцента в толковании Мамврийского Богоявления в сторону триадологическую, и ко времени жизни преподобного Андрея это богословское явление обрело уверенные очертания не только в Византии, но и на Руси, вовсе не лишает огромного богословского веса то consensus partum, о котором я говорил в самом начале своего сообщения (согласие Отцов – непререкаемое основание, на котором утверждаются постановления и всех Вселенских соборов, не соглашаться с которыми могут только еретики в худшем случае или не достаточно информированные и не умеющие логически рассуждать люди в случае лучшем, в связи с чем мне совершенно не понятно, почему мысли людей, видящих в «Троице» Рублёва изображённую в виде ангелов Троичность Божества, в рассматриваемом нами случае идут вразрез с согласованной многими святыми Отцами христологической версией толкования Мамврийской теофании. И вот что за Отцы! Св. Иоанн Златоуст, св. Ириней Лионский, св. Афанасий Великий, св. Епифаний Кипрский, св. Иларий Пиктовийский, Ориген, Тертуллиан, Евсевий Кесарийский, отцы Сирмийского собора (351-352 гг.)! Вспомним то место из Священного Писания, в котором говорится о явлении Господа в сопровождении двух ангелов. Книга Бытия, глава 2: «Он возвел очи свои и взглянул, и вот, три мужа стоят против него…; глава 9: «И сказали ему: где Сара, жена твоя?»; глава 10: «И сказал один из них…»; глава 13: «И сказал Господь Аврааму…»; глава 22: «И обратились мужи оттуда и пошли в Содом»; и глава 19 (стих 1): «И пришли те два ангела в Содом вечером». По-моему, очевидно, что два мужа из трёх были те два Ангела, которые пошли в Содом раньше Господа, Который ещё говорил с Авраамом. Во всяком случае, подход к тексту с позиций логического восприятия приводит именно к такому выводу (а данный текст позволяет подойти к нему именно так ввиду его сугубо повествовательного характера; в случаях же, когда библейские тексты более загадочны и двусмысленны с богословской точки зрения, логика безропотно отходит в глубокую тень), Проблемы по данному вопросу не было бы никакой (как не было её на протяжении всей истории богословия и в других спорных вопросах, в которых, как сказал один из святых Отцов, и рассуждать не бесполезно, и ошибаться не вредно), если бы разногласия так бы и остались в сфере экзегезы. Проблемы начинаются там, где сугубо богословские рассуждения переносятся на другие почвы, в частности в область иконографии, хотя даже и в этом случае проблемы можно было бы избежать, если человеческая мысль была бы более дисциплинированной и более вежливой по отношению к соборному разуму. Судите сами: раньше недоумений по поводу иллюстрации Мамврийского Богоявления не было никаких – по поводу того, Кто явился Аврааму в дубраве Мамре, преобладало мнение, основанное на согласии Отцов, и это напрямую отражалось и на самом названии иконы («Гостеприимство Авраама» - если же её и называли Троицей, то не более как Ветхозаветной, и уж никак не Святой (Отец и Святой Дух не были явлены Аврааму, явлен был только Господь Сын Божий, ставший по воплощении Спасителем Иисусом Христом: соответственно, глядя на данную икону, мы покланяемся предвечному Сыну Божию, символично изображённому до Его вочеловечения. Ранние святые Отцы в большинстве своём так, похоже, эту икону и понимали, не приписывая правому и левому ангелам никакого символизма и не придавая их изображению на иконе никакого прообразовательного значения; если же это было не так, то на названии иконы это отразилось бы в первую очередь и самым заметным образом. Но ведь этого же нет! Следует заметить, что название «Святая Троица» у рассматриваемой иконы впервые появляется в XI веке (миниатюра лицевой Псалтыри Студийского монастыря): оно видимо запечатлело тот реальный сдвиг в богословском сознании, начавшийся во 2-й половине IX века и заключавшийся в смещении акцентов в толковании Мамврийской теофании с христологической на триадологический. Вот этот сдвиг и требует к себе самого пристального исследовательского внимания: почему он произошёл, на каком основании, с помощью каких аргументов? (чем не тема для диссертации!?). Но что бы мы ни выяснили и что бы мы ни назвали в качестве причин этого сдвига, налицо, на мой взгляд, самая главная причина – желание богословского новаторства и, как следствие, не совсем уважительное отношение к мнению авторитетнейших святых Отцов, которых ну никак нельзя заподозрить в том, что они были менее прозорливы и мудры, чем те византийские монахи-гимнографы (Климент Студит, Митрофан Смирнский, преподобный Иосиф Песнописец), которые в конце IX века первыми начали толковать Мамврийское Богоявление в тринитарном смысле, что не замедлило сказаться и на содержании богослужебных текстов, а соответственно и на отношении к содержанию некоторых икон (между тем и другим всегда существовала самая тесная связь). Византийская Церковь того времени весьма строго (хотя и опосредованно) реагировала на это новаторство, не обращая особого внимания на монашеские богословские изыски: праздника в честь Святой Троицы установлено не было (его нет в Элладской Церкви и до сих пор!), икона «Гостеприимство Авраама» не стала восприниматься иначе, кроме как в христологическом смысле, и на общем фоне практически ничего не изменилось (правда, со временем греки узнали другую икону – «Новозаветную Троицу» - и даже стали использовать её в качестве праздничной в один из двух дней праздника Пятидесятницы (именно в день Святого Духа), но почему это произошло – это уже отдельный разговор, в котором всё упрётся скорее всего опять же в признание всё той же недисциплинированности богословской мысли). Византийских новаторов поддержала Русская Церковь, причём всё зашло настолько далеко, что появился сугубый Троичный праздник, имеющий свою особую икону, которая уже без всяких сомнений стала ассоциироваться с «Троицей», и именно Святой (интересный факт: сам Рублёв свою «Троицу» Святой не называл, значит, за него это сделали другие, решившиеся на столь вольную трактовку известного сюжета!). Насколько мне известно, иконописец не оставил никаких письменных комментариев к своей иконе, как впрочем не было у него никаких иных трудов, кроме как иконописных, поэтому утверждать определённо и однозначно, что он богословски подразумевал, приступая к работе над своей «Троицей», мы не имеем никакой возможности. Любое наше утверждение будет находиться на уровне предположений, суть которых сводится к одному: был ли Рублёв новатором в богословии, в том числе и богословии иконы, или не был? Если был, то почему поступил столь неосторожно и в качестве изобразительных средств использовал привычные образы, а не стал новатором и в плане их выбора и для передачи принципа Троичности Божества не применил образы, менее соблазнительные для консервативного (в лучшем смысле этого слова) сознания, привыкшего рассматривать «Ветхозаветную Троицу» именно христоцентрично? Если не был, то какое мы имеем право, рассуждая научно, приписывать преподобному Андрею те мысли, которых он может быть вовсе и не имел, и Троица, изображённая им, в той части его сознания, которая была занята богословием, продолжала оставаться именно ветхозаветной, а не Святой, и по-прежнему целенаправленно указывала на предвечное Слово Божие, благоволившее во время оно стать человеком (соседствующие же ангелы и Рублёвым не мыслились сколько-нибудь символически, а были задействованы лишь в качестве персонажей для буквальной иллюстрации Мамврийской теофании: все эти мысли подкрепляются очевидно компромиссным названием иконы – «Троица»)? Лично мне более удобным с позиций здравого смысла и более благоговейным к личности великого иконописца кажется куда более убедительной вторая версия – намного вероятнее, что преподобный Андрей был скорее лояльным к иконописным традициям и к богословскому согласию Отцов, чем человеком по отношению ко всему перечисленному легкомысленным и, позволю себе так выразиться, дерзким. Но с какой бы стороны мы на неё ни посмотрели, честный и беспристрастный подход к данной проблеме не позволяет относиться к иконе преподобного Андрея как к изображению (пусть даже и символическому) Святой Троицы: в первом случае этому мешает предположение, что Рублёв был сторонником тринитарного объяснения Мамврийской теофании, и поэтому нам следует поставить его в ряды своеобразных «обновленцев», противоречащих устоявшемуся святоотеческому мнению; сделав такое предположение, мы уже не можем относиться к произведениям такого человека абсолютно спокойно и без всяких претензий к их истинности, а это не способствует нам и в том, чтобы делать относительно этих произведений сколько-нибудь однозначные и категоричные положительные выводы. Во втором же случае нам препятствует всё та же святоотеческая экзегетическая традиция, усиленная веками своего почти безоговорочного существования и авторитетом святых Отцов, вставших у истоков этой традиции, к приверженцам которой с большим основанием следует отнести и преподобного Андрея Рублёва, создавшего, как выясняется, не бесспорную с богословской точки зрения, но великую по своим эстетическим характеристикам бессмертную икону. Любить «Троицу» мы никогда не перестанем, но вот думать, что она является символическим выражением тайны Троичного Бога – это достаточно опрометчиво (сделать это конечно можно, но только отбросив слишком много очень важных нюансов, что будет вряд ли справедливо и правильно с научной точки зрения); следовательно, и рекомендовать использовать её в качестве праздничной для Троичного Дня лично я воздержался бы.
P.S. Рассматривал я недавно альбом «Символика христианского искусства» (автор – А.Н. Овчинников, издательство «Родник», М., 1999 г.) и на странице 139 обнаружил интересную новгородскую «Ветхозаветную Троицу» (XV век): в её центре без всяких обиняков изображён Бог-Слово (за головой среднего Ангела хорошо просматривается широкий крест, на средних и верхней оконечностях которого видны до боли знакомые греческие слова, переводимые как «Аз есмь Сущий» и присутствующие практически на всех иконах Иисуса Христа (у меня, к сожалению, больше нет других альбомов по иконописи, чтобы пополнить список подобного рода икон, но думаю, что такой вариант «Ветхозаветной Троицы» далеко не единственен). Ну чем не доказательство того, что consensus partum по поводу характера Богоявления Аврааму не пустой звук?!...